Диалектика любой войны, как мы видели, состоит в том, что она, разрушая произведения рук человеческих, способствует развитию многих спонтанных процессов в ландшафтах. Зарастают лесом заброшенные пашни, осваиваются растительностью поверхности, образовавшиеся при взрывах, формируются новые профили русел рек при разрушениях плотин и т. д. Даже гибель деревьев от прямых попаданий бомб, снарядов либо их осколков улучшает условия роста деревьев-соседей. Так, по данным исследований в Южной Карелии, в первые 2—3 года после окончания войны из-за улучшения освещенности и уменьшения конкуренции увеличился радиальный прирост деревьев, уцелевших на брустверах окопов и возле блиндажей. Отдельно произрастающие здесь ели в возрасте 50 лет по высоте и диаметру сейчас соответствуют характеристикам «фонового» 120—130-летнего леса.
После окончания Великой Отечественной войны и с началом войны «холодной» степень милитаризованности региона еще более увеличилась. Особенно это проявилось на Карельском перешейке, который оказался буквально «нашпигованным» военными объектами всех видов — от пограничных до военно-морских. В Выборгской Карелии нередко воинские части размещали на территории бывших населенных пунктов; впрочем, так было и в южной части перешейка после выселения оттуда ингерманландских финнов.
По понятным соображениям, здесь невозможно представить общую картину вклада современных военных объектов в ландшафты региона. Очевидна приуроченность этих объектов к определенным типам местоположений. Это диктуется соображениями инженерными, стратегическими и, не в последнюю очередь, рекреационноэстетическими. Нужно учесть, что рядом с крупными частями и соединениями размещаются военные городки, где к качеству жизни предъявлялись зачастую более высокие требования, чем при размещении гражданских поселений.
